23 мар. 2011 г.
НОЧЬ
Уже рассвет темнеет с трех сторон,
а все руке недостает отваги,
чтобы пробиться к белизне бумаги
сквозь воздух, затвердевший над столом.
Как непреклонно честный разум мой
стыдится своего несовершенства,
не допускает руку до блаженства
затеять ямб в беспечности былой!
Меж тем, когда полна значенья тьма,
ожог во лбу от выдумки неточной,
мощь кофеина и азарт полночный
легко принять за остроту ума.
Но, видно впрямь велик и невредим
Рассудок мой в безумье этих бдений,
раз возбужденье, жаркое, как гений,
он все ж не счел достоинством своим.
Ужель грешно своей беды не знать!
Соблазн так сладок, так невинна малость -
нарушить этой ночи безымянность
и все. что в ней, по имени назвать.
Пока руке бездействовать велю,
любой предмет глядит с кокетством женским,
красуется, следит за каждым жестом,
нацеленным ему воздать хвалу.
Уверенный, что мной уже любим,
бубнит и клянчит голосок предмета,
его душа желает быть воспета,
и непременно голосом моим.
Как я хочу благодарить свечу,
любимый свет ее предать огласке
и предоставить неусыпной ласке
эпитетов! Но, я опять молчу.
Какая боль - под пыткой немоты
все ж не признаться ни единым словом
в красе того, на что зрачком суровым
любовь моя глядит их темноты!
Чего стыжусь? Зачем я невольна
в пустом дому, средь снежного разлива,
писать не хорошо, но справедливо -
про дом, про снег, про синеву окна?
Не дай мне Бог бесстыдства пред листом
бумаги, беззащитной предо мною,
пред ясной и бесхитростной свечою,
перед моим, плывущим в сон, лицом.
1965
Андрею Смирнову
а все руке недостает отваги,
чтобы пробиться к белизне бумаги
сквозь воздух, затвердевший над столом.
Как непреклонно честный разум мой
стыдится своего несовершенства,
не допускает руку до блаженства
затеять ямб в беспечности былой!
Меж тем, когда полна значенья тьма,
ожог во лбу от выдумки неточной,
мощь кофеина и азарт полночный
легко принять за остроту ума.
Но, видно впрямь велик и невредим
Рассудок мой в безумье этих бдений,
раз возбужденье, жаркое, как гений,
он все ж не счел достоинством своим.
Ужель грешно своей беды не знать!
Соблазн так сладок, так невинна малость -
нарушить этой ночи безымянность
и все. что в ней, по имени назвать.
Пока руке бездействовать велю,
любой предмет глядит с кокетством женским,
красуется, следит за каждым жестом,
нацеленным ему воздать хвалу.
Уверенный, что мной уже любим,
бубнит и клянчит голосок предмета,
его душа желает быть воспета,
и непременно голосом моим.
Как я хочу благодарить свечу,
любимый свет ее предать огласке
и предоставить неусыпной ласке
эпитетов! Но, я опять молчу.
Какая боль - под пыткой немоты
все ж не признаться ни единым словом
в красе того, на что зрачком суровым
любовь моя глядит их темноты!
Чего стыжусь? Зачем я невольна
в пустом дому, средь снежного разлива,
писать не хорошо, но справедливо -
про дом, про снег, про синеву окна?
Не дай мне Бог бесстыдства пред листом
бумаги, беззащитной предо мною,
пред ясной и бесхитростной свечою,
перед моим, плывущим в сон, лицом.
1965
Андрею Смирнову
20 мар. 2011 г.
Я не знаю, ты жив или умер, -
На земле тебя можно искать
Или только в вечерней думе
По усопшем светло горевать.
Все тебе: и молитва дневная,
И бессонницы млеющий жар,
И стихов моих белая стая,
И очей моих синий пожар.
Мне никто сокровенней не был,
Так меня никто не томил,
Даже тот, кто на муку предал,
Даже тот, кто ласкал и забыл.
1915 Слепнево
На земле тебя можно искать
Или только в вечерней думе
По усопшем светло горевать.
Все тебе: и молитва дневная,
И бессонницы млеющий жар,
И стихов моих белая стая,
И очей моих синий пожар.
Мне никто сокровенней не был,
Так меня никто не томил,
Даже тот, кто на муку предал,
Даже тот, кто ласкал и забыл.
1915 Слепнево
18 мар. 2011 г.
Вот напишу еще об одном моем увлечении. "Заразили" меня мои мальчишки. Покупать книги наобум я не люблю - спросила совета у друзей. Сначала дали свои - хорошие, говорят, какчественные. Потом и сами начали покупать. Но... Контроль за тем, что читают дети ( так же как и смотрят и играют) должен иметь место! Ну, я и проконтролировала! Да, так, что сама до сих пор оторваться не могу! Не все книги серии читабельны, но есть просто замечательные! Многое зависит от автора. От таких известных авторов - фантастов , как А. Калугин или А. Ливадный заведомо ждешь хорошей литературы. Вот как-то так!
В Лещенко " Полет Кондора"
- Что ты вообще парня грузишь? Лучше уж расскажи свое фирменное , просвети человека. Что все мы тут - дети Зоны и Большой Земле больше не принадлежим. Только все по-разному:мы так себе, не пришей...козе рукав, а мутанты - это Дети Зоны с большой буквы. Вот и расскажи, как с этими детьми надо обращаться. Ты-то сам, правда, помнится, всегда, если болотная тварь на тебя лезла или там крысы, не проповедями пользовался, а все больше "хеклер-кохом"!
- А чего говорить - все так и есть! - серьезно сообщил Краб. - Потому и пользовался, что чужие мы здесь, хотя и свои почти.
- Ага, чужие, хотя и свои, но свои - хотя и чужие! - прямо анекдот.
- Верно, - кивнул Краб. - Потому и не можем мирно... Только вот что смешного? Небось, тебе бы вот не понравилось, если бы вдруг из Зоны кровососы с бюрерами начали шастать в нормальный мир да по улицам разгуливать. Ну, а им , может, тоже мы не нравимся. И вообще, - решительно продолжил он, - мы вот привыкли всех тварей здешних монстрами называть. Чуть что - ааа, мутанты! И давай палить! А кто сказал, что они монстры и мутанты? А если просто Зона - это не наш мир, пусть и искаженный, а просто другой?
Игорь только что рот не открыл от удивления.
- Слышал я от Дягтерева, - продолжил Краб, - что Зона - это вроде как другая сторона нашего мира, так сказать, кусок ее. Вот наша сторона, где мы все живем - хорошо ли, плохо ли... А вот наше отражение - как бы обратная сторона Зеркала. Да, не простого , а кривого. Ты ее как хочешь обзови, суть не меняется. Другая сторона мира - понятно?
Видя. что Игорь в недоумении, Краб пояснил:
-Ну, Зона - это вроде сквозной дыры в нашем мироздании. Такая вот дырка, прохудилась, стал-быть, ткань бытия, а зашить забыли...
- Кто забыл зашить? - Кондор сплюнул в огонь. - Дягтерев тебе не подсказал случайно?
- Можешь смеяться сколько угодно! - Краб был сама невозмутимость. - Только вот Зоне нет дела до твоего смеха. Она просто есть и все тут! Зона... Знаешь, иногда мне кажется... - Он примолк, щурясь на огонь. В его светлых глазах плясали странные отсветы. - Иногда мне кажется, что и в самом деле было послание. Или предупреждение... Но, мы опять все неверно поняли...
- А чего говорить - все так и есть! - серьезно сообщил Краб. - Потому и пользовался, что чужие мы здесь, хотя и свои почти.
- Ага, чужие, хотя и свои, но свои - хотя и чужие! - прямо анекдот.
- Верно, - кивнул Краб. - Потому и не можем мирно... Только вот что смешного? Небось, тебе бы вот не понравилось, если бы вдруг из Зоны кровососы с бюрерами начали шастать в нормальный мир да по улицам разгуливать. Ну, а им , может, тоже мы не нравимся. И вообще, - решительно продолжил он, - мы вот привыкли всех тварей здешних монстрами называть. Чуть что - ааа, мутанты! И давай палить! А кто сказал, что они монстры и мутанты? А если просто Зона - это не наш мир, пусть и искаженный, а просто другой?
Игорь только что рот не открыл от удивления.
- Слышал я от Дягтерева, - продолжил Краб, - что Зона - это вроде как другая сторона нашего мира, так сказать, кусок ее. Вот наша сторона, где мы все живем - хорошо ли, плохо ли... А вот наше отражение - как бы обратная сторона Зеркала. Да, не простого , а кривого. Ты ее как хочешь обзови, суть не меняется. Другая сторона мира - понятно?
Видя. что Игорь в недоумении, Краб пояснил:
-Ну, Зона - это вроде сквозной дыры в нашем мироздании. Такая вот дырка, прохудилась, стал-быть, ткань бытия, а зашить забыли...
- Кто забыл зашить? - Кондор сплюнул в огонь. - Дягтерев тебе не подсказал случайно?
- Можешь смеяться сколько угодно! - Краб был сама невозмутимость. - Только вот Зоне нет дела до твоего смеха. Она просто есть и все тут! Зона... Знаешь, иногда мне кажется... - Он примолк, щурясь на огонь. В его светлых глазах плясали странные отсветы. - Иногда мне кажется, что и в самом деле было послание. Или предупреждение... Но, мы опять все неверно поняли...
5 мар. 2011 г.
Мы не умеем прощаться,-
Все бродим плечо к плечу.
Уже начинает смеркаться,
Ты задумчив, а я молчу.
В церковь войдем, увидим
Отпеванье, крестины, брак,
Не взглянув друг на друга, выйдем...
Отчего все у нас не так?
Или сядем на снег примятый
На кладбище, легко вздохнем,
И ты палкой чертишь палаты,
Где мы будем всегда вдвоем.
1917
Все бродим плечо к плечу.
Уже начинает смеркаться,
Ты задумчив, а я молчу.
В церковь войдем, увидим
Отпеванье, крестины, брак,
Не взглянув друг на друга, выйдем...
Отчего все у нас не так?
Или сядем на снег примятый
На кладбище, легко вздохнем,
И ты палкой чертишь палаты,
Где мы будем всегда вдвоем.
1917
Подписаться на:
Сообщения (Atom)