Волшебная скрипка

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!

Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
И когда пылает запад, и когда горит восток.

Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,
И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, -
Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи
В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.

Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело,
В очи глянет запоздалый, но властительный испуг,
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью тело,
И невеста зарыдает, и задумается друг.

Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья,
                                                                                   ни сокровищ!
Но я вижу - ты смеешься, эти взоры - два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ,
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!

                                                        Валерию Брюсову

Представь, чиркнув спичкой,тот вечер в пещере,
используй, чтоб холод почувствовать, щели
в полу, чтоб почувствовать голод - посуду, 
а что до пустыни, пустыня повсюду.


Представь, чиркнув спичкой, ту полночь в пещере,
огонь, очертанья животных, вещей ли,
и - складкам смешать дав лицо с полотенцем -
Марию, Иосифа, сверток с Младенцем.


Представь трех царей, караванов движенье
к пещере; верней, трех лучей приближенье
к звезде, скрип поклажи, бренчание ботал
( Младенец покамест не заработал


на колокол с эхом в сгустившейся сини).
Представь, что Господь в Человеческом Сыне
впервые Себя узнает на огромном
впотьмах расстояньи: бездомный в бездомном.


                                                                          1989

На столетие Анны Ахматовой

Страницу и огонь, зерно и жернова,
секиры острие и усеченный волос - 
Бог сохраняет все; особенно - слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.

В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст,
и заступ в них стучит. Ровны и глуховаты,
затем, что жизнь - одна, они из смертных уст
звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.

Великая душа, поклон через моря
за то. что их нашла, - тебе и части тленной,
что спит в родной земле, тебе благодаря
обретшей речи дар в глухонемой вселенной.

                                                             Июль 1989

В кафе...

Под раскидистым вязом, шепчущим " че - ше - ше ",
превращая  эту кофейню в нигде, в вообще
место - как всякое дерево, будь то вяз
или ольха - ибо зелень переживает вас,

я, иначе - никто, всечеловек, один
из, подсохший мазок в одной из живых картин,
которые пишет время, макая кисть
за неимением лучшей палитры в жисть,

сижу, шелестя газетой, раздумывая, с какой
натуры все это списано? Чей покой,
безымянность, безадресность, форму небытия
 мы повторяем в летних сумерках - вяз и я?
 
                                                                    1988

Бегство в Египет

... погонщик возник неизвестно откуда.

В пустыне, подобранной небом для чуда,
по принципу сходства, случившись ночлегом,
они жгли костер. В заметаемой снегом
пещере, своей не предчувствуя роли,
младенец дремал в золотом ореоле
волос, обретавших стремительно навык
свеченья - не только в державе чернявых,
сейчас, но и вправду подобно звезде,
покуда земля существует: везде.
                   
                                           25 декабря  1988

Реки

Растительность в моем окне! Зеленый колер!
Что на вершину посмотреть, что в корень -
почувствуешь головокруженье, рвоту;
и я предпочитаю воду,
хотя бы - пресную. Вода - беглец от места,
предместья, набережной, арки, крова,
из - под моста - из - под венца невеста!
Фамилия у ней - серова.
Куда как женственна! И так на жизнь похожа
ее то матовая, то вся в морщинках кожа
неудержимостью, смятеньем, грустью,
стремленьем к устью
и к безымянности. Волна всегда стремится
от отраженья, от судьбы отмыться,
чтобы смешаться с горизонтом, с солью,
с прошедшей болью.

                                                                   1986

В воздухе - сильный мороз и хвоя.
Наденем ватное и меховое.
Чтоб мыкаться в наших сугробах с торбой - 
- лучше олень, чем верблюд двугорбый.


На севере если и верят в Бога,
то как в коменданта того острога,
где всем нам вроде бока намяло,
но только и слышно, что дали мало.


На юге, где в редкость осадок белый,
верят в Христа, так как сам он - беглый:
родился в пустыне, песок - солома,
и умер тоже, слыхать , не дома.


Помянем нынче вином и хлебом
жизнь, прожитую под открытым небом,
чтоб в нем и потом избежать ареста
земли - поскольку там больше места.


                                      Декабрь 1994

        ( Елизавете Леонской )

- Что ты делаешь, птичка, на черной ветке, 
оглядываясь тревожно?
Хочешь сказать, что рогатки метки,
но, жизнь возможна?

- Ах, нет, когда целятся из рогатки,
я не теряюсь.
Гораздо страшнее твои догадки;
на них я и озираюсь.

- Боюсь, тебя привлекает клетка, детка,
и даже не золотая.
Но, лучше петь, сидя на ветке. Редко
поют, летая.

- Неправда! Меня привлекает вечность.
Я с ней знакома.
Ее первый признак - бесчеловечность.
И здесь - я дома.

Наряду с отоплением, в каждом доме
существует система отсутствия. Спрятанные в стене,
ее беззвучные батареи
наводняют жилье неразбавленной пустотой
круглый год, независимо от погоды,
работая , видимо, от сети
на сырье, поставляемом смертью, арестом или
просто ревностью. Эта температура
поднимается к вечеру. Один оборот ключа,
и вы оказываетесь там, где нету
никого : как тысячу лет назад,
или несколько раньше : в эпоху оледененья,
до эволюции. Узурпированное пространство
никогда не отказывается от своей
необитаемости, напоминая
сильно зарвавшейся обезьяне
об исконном, доледниковом праве
пустоты на жилплощадь. Отсутствие есть всего лишь
домашний адрес небытия,
предпочитающего в итоге,
под занавес, будучи буржуа,
валунам или бурому мху обои.
Чем подробней их джунгли, тем несчастнее обезьяна.

                                                  1992

                  Настроение очень - очень праздничное ! Поэтому хочется, чтобы и стихи были сегодня праздничные ! Будет Бродский . Но, очень светлый , теплый .  Рождественский !

               Что нужно для чуда? Кожух овчара,
щепотка сегодня, крупица вчера,
и в пригоршне завтра добавь на глазок
огрызок пространства и неба кусок.

И чудо свершится. Зане чудеса,
к земле тяготея, хранят адреса,
настолько добраться стремясь до конца,
что даже в пустыне находят жильца.

А если ты дом покидаешь - включи
звезду на прощанье в четыре свечи,
чтоб мир без вещей освещала она,
вослед тебе глядя, во все времена.

                            25. 12. 1993

                                PRESEPIO

Младенец, Мария, Иосиф, цари,
скотина, верблюды, их поводыри,
в овчине до пят пастухи - исполины
 - все стало набором игрушек из глины.

В усыпанном блестками ватном снегу
пылает костер. И потрогать фольгу
звезды пальцем хочется; собственно, всеми
пятью - как младенцу тогда в Вифлееме.

Теперь ты огромней, чем все они. ты
теперь с недоступной для них высоты
- полночным прохожим в окошко конурки -
из космоса смотришь на эти фигурки.

Там жизнь продолжается, так как века
одних уменьшают в объеме, пока
другие растут - как случилось с тобоюю
Там бьются фигурки со снежной крупою,

и самая меньшая требует грудь.
И тянет зажмуриться, либо - шагнуть
в другую галактику, в гулкой пустыне
которой светил - как песку в Палестине.

                                  Декабрь  1991 

                                                        presepio (ясли - итал.) 

Неважно, что было вокруг, и неважно,
о чем там пурга завывала протяжно,
что тесно им было в пастушьей квартире,
что места другого им не было в мире.

Во - первых, они были вместе. Второе,
и главное, было, что их было трое,
 и все, что творилось, варилось, дарилось,
отныне, как минимум, на три делилось.


Морозное небо над ихним привалом
с привычкой большого склоняться над малым
сверкало звездою и некуда деться
ей было отныне от взгляда младенца.


Костер полыхал, но полено кончалось;
все спали. Звезда от других отличалась
сильней, чем свеченьем, казавшимся лишним,
способностью дальнего смешивать с ближним.


                                    25 декабря  1990

                      Рождественская звезда

В холодную пору, в местности, привычной скорее
   к жаре,
чем к холоду, к плоской поверхности более, чем
   к горе,
младенец родился в пещере, чтоб мир спасти;
мело, как только в пустыне может зимой мести.
Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый
   пар
из воловьих ноздрей, волхвы - Бальтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.
Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях ребенка, издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд
                                                                             Отца.

                            24 декабря 1987 

 Только пепел знает, что значит сгореть дотла.
Но, я тоже скажу, близоруко взглянув вперед:
не все уносимо ветром, не все метла,
широко забирая по двору, подберет.
Мы останемся смятым окурком, плевком, в тени
под скамьей, куда угол проникнуть лучу не даст,
и слежимся в обнимку с грязью, считая дни,
в перегной, в осадок, в культурный пласт.
Замаравши совок, археолог разинет пасть
отрыгнуть; но его открытие прогремит
на весь мир, как закрытая в землю страсть,
как обратная версия пирамид.
" Падаль!" - выдохнет он, обхватив живот,
но окажется дальше от нас, чем земля от птиц,
потому что падаль -  свобода от клеток, свобода от
целого: апофеоз частиц. 

Я всегда твердил,что судьба - игра.
Что зачем нам рыба , раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать,избежав укола.
   Я сижу у окна. За окном осина.
   Я любил немногих. Однако -  сильно.

Я считал,что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что , устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
    Я сижу у окна. Я помыл посуду.
    Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке - ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус ,
Вещь обретает не ноль, но Хронос.
    Я сижу у окна,обхватив колени,
    в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
    Я сижу у окна в темноте; как скорый,
    море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи,гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли, и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
     Я сижу в темноте. И она не хуже
     в комнате, чем темнота снаружи.
                                             
                                             1971 год

                         Postscriptum

Как жаль,что тем, чем стало для меня
твое существование,  не стало
мое существование для тебя. 

                                    Отрывок...

                 " Пусть чужд ты всем. Тебя я воспеваю.
Я сохраню твой мужественный облик,
и зрелость опыта,и жадность к смерти,
вкус терпких губ твоих и привкус грусти
в веселой смелости твоих порывов."

                                                Отрывок из " Плач по Игнасьо Санчесу Мехиасу "

                              Безнадежная песня


Сливаются реки,
свиваются травы.

А я
 развеян ветрами.

Войдет благовещенье
в дом к обрученным,
и девушки встанут утрами - 
и вышьют сердца свои
шелком зеленым.


А я
 развеян ветрами.
 

                                   Песенка

Тук - тук...
Кто бы мог?
 - Я пришла на твой порог,
я осенняя тоска.
 -Что ты хочешь?
 - Смоль виска.
 - Не отдам я, спрячь суму.
 - Не отдашь - сама возьму.

 Тук - тук.
Та же тьма...
 - Это я, твоя зима. 

                    Касыда о плаче

Я захлопнул окно,
чтоб укрыться от плача,
но не слышно за серой стеной
ничего, кроме плача.

Не расслышать ангелов рая, 
мало сил у собачьего лая,
звуки тысячи скрипок
на моей уместятся ладони.

 Только плач - как единственный ангел,
только плач - как единая свора,
плач - как первая скрипка на свете,
захлебнулся слезами ветер,
и вокруг -  ничего, кроме плача.

 " И кто увидал однажды
Забудет тебя едва ли,
город имбирных башен,
мускуса и печали! "
                   
                     отрывок из " Романса об испанской жандармерии"

                            MOMENTO

Когда я умру,
схороните меня с гитарой
в речном песке.

Когда умру...
в апельсиновой роще старой,
в любом цветке.

Когда умру,
буду флюгером я на крыше,
на ветру.

Тише...
Когда умру!

                                А  потом...

Прорытые временем
лабиринты -
исчезли.

Пустыня -
осталась.


Немолчное сердце -
источник желаний -
иссякло.


пустыня - 
осталась.


Закатное марево
и поцелуи -
пропали.


Пустыня -
осталась.


Умолкло, заглохло,
остыло, иссякло,
исчезло.


Пустыня -
осталась.

 

  Земля суха,
земля тиха,
земля
бездонных ночей.

( Ветер олив
и ветер нагорий. )

Стара земля
свечей и горя.
Земля
глубинных криниц.
Земля 
запавших глазниц,
стрел над равниной.

( Ветер, пусть без граний,
ветер, шум тополиный.)

  Есть души, где скрыты
увядшие зори,
и синие звезды,
и времени листья;
есть души, где прячутся
древние тени, 
гул прошлых страданий
и сновидений.


  Есть души другие:
В них призраки страсти
живут. И червивы
плоды. И в ненастье
там слышится эхо
сожженного крика, 
который пролился,
как темные струи,
не помня о стонах
и поцелуях.


  Души моей зрелость
давно уже знает,
что смутная тайна
мой дух разрушает.
И юности камни,
изъедены снами,
на дно размышления
падают спми.
"Далек ты от Бога" -
твердит каждый камень

  "... Самая  печальная радость - быть поэтом. Все остальное не в счет.  Даже смерть. "
                                Федерико   Гарсия   Лорка

" Я люблю человеческий голос. Одинокий человеческий голос, измученный любовью и вознесенный над гибельной землею.  Голос длжен высвободиться из гармонии мира и хора природы ради своей одинокой ноты"
                               Федерико  Гарсия  Лорка

                                       Дебюсси


Тень моя скользит в реке,
молчаливая, сырая.


Из нее лягушки звезды,
как из сети выбирают.


Тень мне дарит отражений,
Неподвижные предметы.

Как комар, идет - огромный,
фиолетового цвета.

Тростниковый свет сверчки
позолотой покрывают,

и. рекою отраженный,
он в груди моей всплывает.




 

                         Верлен
 Песня,
которую я не спою,
спит у меня на губах.
 Песня,
которую я не спою.

Светлячком зажглась
жимолость в ночи,
и клюют росу
лунные лучи.


Я уснул и услышал мою
песню,
которую я не спою.


В ней - движенья губ
и речной воды.


В ней - часов.во тьму
канувших следы.


Над извечным днем
свет живой звезды.
 

                                 Тишина

Слушай ,сын, тишину -
эту мертвую зыбь тишины,
где идут отголоски ко дну.
Тишину,
где немеют сердца, 
где не смеют
поднять лица.

Начинается 

  Плач гитары.

Разбивается

  Чаша утра.

Начинается

   Плач гитары.

О, не жди от нее

   молчанья,

не проси у нее

   молчанья!

Неустанно

   гитара плачет,

как вода по каналам - плачет, 

   как ветра над снегами - плачет,

не моли ее о молчанье!

   Так плачет закат о рассвете,

так плачет стрела без цели,

   так песок раскаленный плачет

о прохладной красе камелий.

   Так пощается с жизнью птица

под угрозой змеиного жала.

   О, гитара,

бедная жертва

   пяти проворных кинжалов!